Последний незанятый мужчина - Страница 13

— Нет.

— Сядь прямо, Джессика. Уверена, у тебя не будет таких проблем. Я пытаюсь дать тебе совет, чтобы избавить тебя от подобных проблем. Ты не поверишь, скольких женщин беспощадное время выкидывает за борт, и они лежат на берегу никому не нужные, как обломки кораблекрушения. Я к тому, что процесс этот начинается раньше, чем ты думаешь. Он начинается не в тридцать пять, он начинается до тридцати. Дело не в биологии — деторождение тут ни при чем. Сегодня, слава богу, можно самостоятельно завести детей — приди в клинику, закажи сперму и получай ребеночка. Я говорю о том, как заполучить мужчину — это задача намного, намного труднее. Мужчины избалованы, у них большой выбор. Женщины — скоропортящийся товар. Надо уметь продать себя по самой выгодной цене, деточка. В двадцать четыре, двадцать пять. Я понимаю, что это звучит несколько грубо, но для твоей же пользы, уверяю тебя. Сейчас Джессике тридцать три. Мать подсылает к ней всяких агентов по недвижимости и иже с ними с методичностью врача, делающего инъекции тяжелобольному.

Неужели к этому она стремилась всю жизнь? К приличному браку, где любовь — всего лишь необязательное приложение? Но как можно жить бок о бок с человеком, который тебе неприятен, раздражает или утомляет? Ради чего? Чтобы просто рядом кто-то был? Джессика встречалась со множеством респектабельных мужчин, но со всеми почему-то чувствовала себя неловко. Сколько раз в ресторанах она готова была с криком выскочить из-за стола после первой же перемены блюд, даже не отдавая себе отчета, почему ей так невмоготу. Каким Должен быть мужчина ее мечты? Она понятия не имела. Во всяком случае, пока что она такого не нашла — от чего матушка ее места себе не находила.

А тут еще Джорджи угрожает учить ее «охоте за головами» — искусству, которым, Джессика знала наверняка, она никогда не овладеет, как ни бейся, даже если будет стараться дни и ночи напролет. У Сити — свой собственный язык, финансовый язык со странными словами и оборотами и причудливой грамматикой. Джессике не давались иностранные языки, в интернате латынь она списывала из тетради Джорджи.

Вновь перед ее мысленным взором замаячил Эверест. На этот раз она стояла на вершине, обвивая руками прекрасного во всех отношениях мужчину, а вокруг бушевал снежный ураган.

Ей захотелось вдруг, чтобы ее захватила волна страсти, увлекла за собой. Ей захотелось смеяться, как в тот раз, когда взорвалась бутылка с шампанским.

Это было самое прекрасное мгновение ее жизни. Самое замечательное из всего, что ей удалось сделать. Глядя из-за перил, как отец Джорджи откупоривает бутылку, она чувствовала себя так, словно делает шаг с прыжковой вышки, не задумываясь, есть в бассейне вода или нет. Это было головокружительно, это было здорово, это было вопреки всем правилам, по которым она жила. Это были не просто брызги шампанского — впустую тратилось самое дорогое из игристых вин, шампанское «Кристалл». Деньги разлетались по гостиной просто так, без всякой цели. Он почувствовала, что тайная злость, которая исподволь, незаметно точила ее все это время, вдруг вырвалась наружу — и испарилась.

С тех пор ей никогда не доводилось ощутить столь полное освобождение, даже в сексе. В постели ей не удавалось дойти до подобного состояния. Она зажималась и понимала это; под одеялом она чувствовала себя неловко, а что касается более экзотических мест — например, на кухонном столе, на полу, на газоне парка, — она могла только ждать, когда все кончится, и надеяться, что партнер не заметит ее скованности. Никакому мужчине не удалось пока вывести ее из этого состояния угрюмой заторможенности. Она не понимала, почему с ней такое происходит, но казалось, так будет продолжаться вечно.

Когда Джессике было семь лет, ей поручили играть Белоснежку в школьном спектакле. Спектакль начинался с того, что она сидит на сцене одна и поет песню. Голос у нее был так себе, она понимала, что ей дали эту роль из-за внешности. Петь она стеснялась, а петь перед зрителями боялась больше всего на свете.

— Во время спектакля будет легче, — говорили родители. — Как только запоешь, вот увидишь, весь страх пройдет.

Они сидели в зрительном зале, во втором ряду. Она увидела их, пропела первую фразу — и у нее пересохло во рту. И больше она не смогла выдавить из себя ни слова. Ни звука. Она сидела и моргала, глядя, как у ее родителей от огорчения вытягиваются лица. Слова застряли у нее внутри, зато слезы хлынули ручьем. Вся в слезах, она кинулась прочь со сцены. Учительница, ответственная за представление, перехватила ее и вернула на место. Снова заиграла музыка. Все в зале, она это чувствовала, переживают за нее, хотят, чтобы она наконец спела свою песню.

— Где-то ждет меня он, — запела она, — где-то…

И все. Больше ни слова. Слезы не просто закапали — они хлынули как из пожарного шланга. Но музыка продолжала играть, зрители уже не обращали на нее внимания, и ей опять пришлось позорно бежать со сцены. На этот раз учительница не стала ее удерживать и возвращать. Вместо нее на сцену выпихнули другую девочку играть Белоснежку, а учитель тем временем отыскал ее родителей и намекнул им, что лучше будет отвезти ее домой.

— Ты меня разочаровала, Джессика, — сказал отец, когда сели в машину.

— Тебя все разочаровали, Сэм, — сказала мама колючим голосом. — А я сейчас хочу только одного — рюмку мартини.

Джессика не помнит, что было потом, когда они приехали домой. Хорошо, что они оформили развод только через четыре с половиной года после того злополучного спектакля. Иначе бы она думала, что они разошлись из-за нее.