Джорджи помахала ему рукой, указала на Джессику и улыбнулась.
— Джорджи! — возмутилась Джессика, но та уже пробиралась к выходу. Джессике ничего не оставалось делать, как последовать за ней.
Хорошо, что у меня такая родственница, думала она, догоняя Джорджи. Редко бывает, чтобы сводные сестры так дружили, как мы. Думаю, даже родные сестры так не дружат. Только почему я все время чувствую себя младшей, хотя мы ровесницы? Кто велел мне исполнять при ней роль личного шофера? И почему она позволяет себе называть мою мать курицей, а стоит мне сколько-нибудь непочтительно отозваться о ее отце, она сразу же вскидывается?
Усевшись на водительское место, Джессика подумала: а ведь ничего нельзя изменить. У них с Джорджи с детства установился определенный канон поведения: Джорджи всегда за старшую, она — лидер, а Джессика при ней вроде младшей сестрички, которая послушно идет, куда скажут. Если человек, который все время рядом с тобой, не дает тебе взрослеть, как можно почувствовать себя взрослой?
Джорджи принялась шарить по приборной доске. Так, сейчас включится поп-музыка, которую Джессика терпеть не может. Авторадио всегда было поводом для раздоров, но победителем неизменно выходила Джорджи. Джессика всегда уступала, потому что музыка дала повод для той жуткой ссоры, о которой даже вспомнить страшно. Это случилось двадцать лет назад, в один из воскресных дней, когда отец Джорджи поставил пластинку кантри, а мать Джессики обозвала его мужланом.
Скандал поднялся страшный. Он начался вскоре после завтрака и продолжался до вечера. Нет, это невозможно, думала Джессика. Зачем тогда они поженились, если так ненавидят друг друга? Она убежала на чердак и залезла под старую железную кровать, чтобы не слышать их крика. Такова была ее первоначальная цель — спрятаться, чтобы ничего не видеть и не слышать. Но чем дольше она лежала под кроватью, тем меньше ей хотелось оттуда вылезать. Однако время шло, и она стала представлять себе, как мама спохватится, куда это пропала ее дочка, и станет ее искать. «Я здесь, я здесь! — хотелось ей крикнуть. — Я понимаю, что в тринадцать лет уже не играют в прятки. Но все равно — ищите меня скорей!» Но никто не шел ее искать. Никто даже не заметил, что она пропала! Кажется, прошли долгие часы, прежде чем она услышала на лестнице чьи-то шаги.
— Я здесь, — сказала она, выглядывая из-под кровати.
— Так я и знала. — Джорджи села на дощатый пол. — Здесь удобней всего прятаться.
— А, это ты, — разочарованно протянула Джессика и замерла, высунувшись по пояс.
— Они уже перестали ругаться. Твоя мама села в машину и куда-то уехала, мой папа укатил в противоположном направлении. Так что мы тут одни. Хочешь посмотреть телик? Или давай кричать друг на друга, как они.
— Нет уж, спасибо.
— Слушай, Джессика. Они все время заняты своими делами. Им на нас наплевать — подумаешь, две пигалицы. Мы для них не представляем никакого интереса. Давай перестанем обращать на них внимание, лучше подумаем о себе. Мы с тобой в одинаковом положении. Мне все это так же не нравится, как и тебе. Давай придумаем, что нам делать.
— Сбежать от них?
— Нет, это не выход. Тогда мы станем бродяжками, попадем к маньякам и всякое такое. Давай лучше запишемся в интернат.
— Но ты ведь со своей мамой и так всю неделю живешь в Лондоне. Тебе-то зачем?
— Ты не видела ее приятеля…
— Интернат, говоришь?
Джессика в конце концов выползла из убежища и села возле кровати. Джорджи выжидающе смотрела на нее. Это было так необычно. Джессика была польщена таким вниманием. Раньше Джорджи, напротив, всем своим видом выражала полное безразличие к сводной сестре, и это было неприятно. Когда их познакомили, примерно год назад, Джорджи пожала Джессике руку, бросила: «Привет», а потом повернулась к отцу и спросила, что будет на обед. С тех пор они не стали ближе. Джессика понимала, что Джорджи делает это не из ненависти: она просто полагает, что Джессика не стоит ее внимания. И вдруг Джорджи заговорила об интернате — о том, чтобы пойти туда вместе. Такой резкий поворот заставил Джессику забыть о матери — теперь она потянулась к Джорджи.
— Почему бы нет? Денег у них на это хватит. Ты вон ходишь в шикарную частную школу в своем городке. А мой отец с радостью выложит кругленькую сумму, только чтобы доказать твоей маме, что и он не лыком шит. Интернат — это здорово. И мы будем там не одни — мы будем вместе. Как настоящие сестры. Правда, здорово?
— Ты думаешь? — Джессика почувствовала, что сердце ее оттаивает. До сих пор она и не подозревала, до чего оно заледенело.
— Будем дожидаться очередного ора?
— Нет. Я живу с ними всю неделю, ты же знаешь. Спасибо, наслушалась.
— Тогда не будем откладывать. — И Джорджи хлопнула ладонью об пол. — Как только буря уляжется, я насяду на отца, а ты поговори со своей мамой. А сейчас пойдем на кухню и посмотрим телик.
Через несколько секунд Джорджи спускалась вниз по лестнице, а Джессика послушно шла за ней.
Так все и началось, подумала Джессика. С тех пор я так и плетусь в хвосте.
Она протянула руку к приемнику и выключила музыку. Джорджи протянула руку и включила ее снова.
Хуже не будет, подумала Сэди. Но ошиблась. На этот раз волосы стали огненно-красными, и вид стал еще более отвратительным, чем когда они были зелеными. По крайней мере, если вы идете по улице с зеленой копной на голове, люди могут подумать, что вы примкнули к партии зеленых. А если бы кто-нибудь увидел ее теперь, решил бы, что она берет пример с двухэтажного лондонского автобуса.